Цветы на его похороны - Страница 10

Маркби долго молча смотрел на нее. Мередит почувствовала, что краснеет. Жар поднимался снизу, заливал лицо. Она пробормотала:

— Извини, я понимаю, ваши отношения меня совершенно не касаются!

— Разумеется, они тебя касаются! — тихо ответил он. — Нет, я ее не заревновал. Если я и испытал какое-то чувство, то облегчение. Я подумал: наконец-то она получила что хотела! Кроме того, я… почувствовал себя немного виноватым. Еще когда мы были женаты, я понимал, что не отвечаю ее ожиданиям. Во всяком случае, Рейчел давала мне это понять! Когда я увидел ее с Константином, вот что сразу пришло мне в голову: он — самый подходящий для нее мужчина! А вовсе не я. Я никогда не стал бы для нее идеальным спутником жизни, как бы ни старался! — Он покачал головой. — Ей сейчас не позавидуешь. Со смертью Константина она утратила нечто важное… даже ей нелегко будет потом это возместить. Мне жаль ее. По-человечески жаль! Но… кроме жалости, я больше ничего не испытываю.

После его признания они долго молчали; каждый был поглощен своими мыслями. Мередит не знала, о чем думает Алан, но спустя какое-то время он вдруг встал, снял с багажной полки свой плащ, снова сел, положил плащ на колени и осторожно вытащил из кармана тщательно сложенный носовой платок.

— У тебя аллергия на пыльцу? — спросила Мередит, вспомнив, что Алан уже доставал платок в павильоне выставки.

— Что? А, нет… Я… понимаешь ли, подобрал это с пола…

Мередит удивленно раскрыла глаза и наклонилась вперед.

— Та самая колючка, что застряла у Алекса в пиджаке? Какая длинная! Но зачем тебе?.. — Она замолчала и осуждающе посмотрела на него. — Алекс ведь ее выронил! Я запомнила! А ты, выходит?.. Уронил сверху платок, а потом незаметно поднял и сунул себе в карман?

— Да, — ответил Маркби, словно оправдываясь. Заметив, что она тянется к колючке, он поспешно добавил: — Не трогай!

— Я ее не выроню!

— Дело не в том… просто… хочу получше рассмотреть ее под микроскопом!

Мередит стало не по себе.

— В чем дело? — Она внимательно оглядела тонкую колючку. Колючка очень напоминала иглу сантиметров в пять длиной; у основания немного толще, а к концу сужается… Кончик отломлен.

— Пока я ничего подозрительного не вижу. Мне просто стало любопытно. Я не знаю кактусов такого вида. Как видишь, колючка очень крепкая и совсем не гнется. Похоже, ее извлекли из какого-то дикорастущего, пустынного кактуса, а не одомашненного. У кактусов, которые разводят дома, колючки короче и мягче. Может, она от опунции? Хотелось бы мне узнать побольше об этом растении!

Маркби аккуратно завернул колючку в платок и снова убрал в карман плаща.

После пережитого Мередит испытывала неимоверную усталость. Случившееся все больше казалось ей досадной помехой, испортившей им жизнь. Хуже того, теперь во всем произошедшем ей чудилась смутная угроза. Сама не понимая, чего боится, Мередит мрачно произнесла:

— Все и так плохо. А ты нагнетаешь обстановку!

Несмотря на то что домой они вернулись очень поздно, совершенно вымотавшиеся, а назавтра предстояло вставать очень рано, в ту ночь Мередит не спалось.

Что ж, удивляться не приходится! Стоило ей закрыть глаза, как возникали непрерывно двигающиеся фигуры, словно участвующие в средневековой аллегории «Пляска смерти». Только вместо обычных для таких сюжетов рыцаря, нищего, дамы и монаха в танце кружились Константин, Рейчел и Маркби, причем Рейчел и Маркби держались за руки. Если Мередит и видела в веренице фигур себя, то только в образе нищего, который смиренно плетется в самом конце процессии.

В три часа ночи она не выдержала. В одной ночной рубашке прошла в гостевую спальню и открыла большую коробку.

Спальня для гостей служила местом, куда можно было сваливать пока не нашедшие применения вещи. Мебели в ней почти не было, если не считать грязного старого кресла, которое следовало заново обить. В коробке, которую она открыла, хранились разнообразные сувениры: записки, написанные ею еще в отрочестве, картины и поделки из Восточной Европы, керамика из стран Средиземноморья, а также всевозможные диски и книги. То, что она искала, наверное, в самом низу…

Нырнув с головой в коробку, Мередит трудолюбиво рылась в содержимом, как терьер в лисьей норе. Нашла! Очень довольная собой, она вытащила со дна коробки фотоальбом и села в кресло, собираясь пролистать находку при тусклом свете сорокаваттной лампочки, уныло свисавшей с потолка.

В гостевой спальне было холодно; на полу стояла чашка с остывшим нетронутым чаем, которую она так предусмотрительно захватила с собой. Не замечая неудобств, Мередит раскрыла черную кожаную обложку старого альбома и принялась листать страницы. Чем дальше она листала, тем больше удивлялась.

Вот они все, защищенные от порчи проложенной между страницами папиросной бумагой, — ее одноклассники, ровесники и учителя. Вот родительские дни, выпускные вечера, спортивные соревнования… Смущенные и гордые родители на трибуне… Вот даже школьный кот, всеобщий любимец — перекормленный полосатый толстяк. Все детство и отрочество на аккуратных прямоугольниках, подписанных округлым детским почерком. Осколки прежней жизни, как ископаемые, хранили события важные и незначительные, веселые и грустные.

Одни имена вспоминались сразу же. Другие лица казались забытыми или вспоминались, но не до конца — соответствующие им имена были покрыты завесой тумана. Как динозавры одной с ней эпохи.

А вот и их команда по нетболу: они празднуют победу в межшкольном соревновании. Сама Мередит — в заднем ряду из-за высокого роста. А впереди, в самом центре, с кубком в руках, естественно, Рейчел. В шестнадцать лет они уже не были маленькими девочками. Те, что переживали переходный период, были стеснительными и не любили сниматься. Рейчел, одна из немногих, смотрела в объектив спокойно, уверенно и даже вызывающе. Мередит вспомнила: фотограф, что снимал их тогда, был молод и довольно симпатичен. Она вздохнула. Даже в школе она была гораздо выше, а Рейчел — много красивее всех остальных девочек.